О дизайнере
1988 – родился в Ленинграде, СССР
2009-2011 – Санкт-Петербургский государственный университет, Дизайн архитектурной среды (магистратура)
2009-2010 – Школа Дизайна АртФутуре, Дизайн интерьера
2005-2009 – Санкт-Петербургский государственный университет, Декоративно-прикладное искусство (бакалавриат)
ВЫСТАВКИ
2017 – Salone Satellite 20 Years, Милан, Италия
2016 – Stockholm Furniture & Light Fair, «Натуралист», Стокгольм, Швеция
2015 – «Натуралист», Санкт-Петербург, Россия
2015 – 100% Tobeus, Москва, Россия
2014 – Born in the USSR, Wallpaper* & Elena Shchukina Gallery, Лондон, Великобритания
2014 – Salone del Mobile, Ventura Lambrate, IZBA, Милан, Италия
2013 – Salone Satellite, Милан, Италия
2012 – Salone Satellite Worldwide Moscow, Москва, Россия
2011 – Salone del Mobile, Moscow Design Week and Giulio Cappellini presents 02.2.20 Project, Милан, Италия
2010 – ICFF, Нью-Йорк, США
НАГРАДЫ
2015 – Номинация на премию «ТОП50. Самые знаменитые люди Петербурга 2015» журнала «СОБАКА.RU», Санкт-Петербург, Россия
2014 – Yatzer, Лучшее на Миланской неделе дизайна 2014
2014 – 1-ое место, Архиwood (номинация «Предметный дизайн»), Москва, Россия
2013 – Yatzer, Лучшее на Миланской неделе дизайна 2013
2012 – 2-ое место, Salone Satellite Worldwide Moscow, Москва, Россия
2010 – Специальный диплом, конкурс «02.2.20», Московская неделя дизайна, председатель жюри – Джулио Каппеллини (Giulio Cappellini)
РАБОТА И СТАЖИРОВКИ
2016 – Продюсер проекта «Натуралист»
2015 – Стажировка в проекте Balticlab, Швеция
2014 – Основатель магазина российского предметного дизайна «Именно-лавка»
2013 – Стажировка в компании LAGO, Италия
2012 – Мастер-класс у Вернера Айслингера (Werner Aisslinger), Германия
2012 – Стажировка в студии Кики ван Эйк и Йоста ван Блейсвийка (Kiki van Eijk and Joost van Bleiswijk)
2010-2017 – редактор блога Tutdesign
КЛИЕНТЫ
Журнал AD
ДЛТ
Школа Дизайна АртФутуре
Design Gallery/bulthaup
Honka
ТЦ «МЕГА» / IKEA
Vitra
misonzhnikov.com
о памяти и беспамятстве… – Петербургский публицист
В 1976 году, окончив факультет журналистики Ленгосуниверситета, я распределился в редакцию ежедневной комсомольской газеты «Смена» и стал работать корреспондентом отдела рабочей и сельской молодёжи. Пожалуй, больше всё-таки — сельской. Мне надо было писать о посевной, уборочной, проблемах животноводства и о том, как сельские молодые труженики справляются со своими обязанностями. Я был в полном смысле слова разъездным корреспондентом: вдали от начальства было приятно открывать мир, знакомиться с людьми, с укладом их жизни. Я забирался в самые дальние таёжные углы Ленобласти.
Одним из неожиданных открытий для меня стала обострённая людская память о военном прошлом: в глухих деревнях время будто приостанавливалось, минувшее приближалось. Живы были ещё многие свидетели и непосредственные участники военных событий. Праведный гнев и боль тех, кто пострадал от оккупантов и воевал против них, соседствовали с молчаливой и подловатой угрюмостью тех, кто был пособником врага, имел порой кровь односельчан на своих руках. Эти люди, отбыв положенный срок заключения — как правило, немалый, — часто возвращались в свою же деревню. Видимо, земля предков притягивала также и тех, кто до конца дней своих был заклеймён Каиновой печатью. Да им, собственно, идти было и некуда. Я пытался разговаривать также с ними, но они не отвечали ни на один вопрос, будто навсегда ушли в своё страшное одиночество. Они казались неживыми, утратившими связь с тем пространством, в котором пребывали. Увы, случаи сотрудничества с нацистами не были редкостью.
Я открывал снова и снова потрясающие страницы народной драмы, понимая, что об этом сказано совсем мало, а порой и совсем не так, как надо было бы сказать. В то же время я тогда осознавал, что у меня нет ни опыта, ни времени, ни возможности для того, чтобы глубоко и масштабно заняться этой грандиозной темой, требующей погружения в неё и серьёзного эпического обобщения. Но и мимо пройти не мог… Я решил, по крайней мере, фиксировать, применяя сугубо репортёрские методы, то, что было пока доступно. Прежде всего, опрашивая живых свидетелей, понимая, что представители этого поколения именно сейчас могут поведать о важных деталях прошлого. Используя своё «служебное положение», публикуя в газете материалы также и о «комсомольцах — застрельщиках социалистического соревнования», я писал очерковые зарисовки о ленинградских партизанах, открывал новые имена, выяснял детали событий. Источником информации служили, прежде всего, высказывания непосредственных свидетелей и участников антифашистского сопротивления. Со многими из них мало кто говорил на эту тему раньше, так как люди жили в разных деревнях, порой очень удалённых от районных центров. Добираться до них было непросто, и я, случалось, застигнутый сумерками где-нибудь на просёлочной дороге, отчаянно искал попутку, а, завидев её, чуть ли не бросался под колёса, чтобы остановить. Мне доводилось передвигаться пассажиром не только в салоне автомобиля, но и на мотоциклах, в тракторных прицепах, в узкой кабинке почтового мотороллера и т. д. Находить выход из трудных ситуаций мне помогало и моё армейское прошлое, во многом связанное с передвижением и различными неожиданными обстоятельствами. Другим источником ценной информации служили материалы Партийного архива Института истории партии Ленинградского обкома КПСС. Не без трепета я брал в руки подлинники документов из военного прошлого, которые, казалось, сохраняют необычайно высокую энергию драматизма минувшего времени.
По сути, это была журналистика, которую сейчас называют расследовательской или не очень подходящим английским словом «инвестигейт». Это занятие тогда для меня, молодого журналиста, было, помимо прочего, делом увлекательным. Я радовался каждому новому факту, постепенно усовершенствовал методику получения информации, её фиксирования и интерпретации. В частности, в особо ответственных и напряжённых ситуациях просил собеседников визировать мои записи, содержащие их высказывания, понимая, что после публикации возможна и острая реакция некоторых людей, которые стали героями материала. Вплоть до их обращения в суд. Но самое главное, к чему я стремился, это точность факта, и поэтому я снова и снова проверял ту информацию, которую собирался опубликовать. Ведь за каждой очерковой зарисовкой были людские судьбы.
Однажды мне позвонил человек, который представился Аркадием Сергеевичем Миролюбовым и сообщил, что готовит в Лениздате книгу о партизанах. Было бы, мол, кстати, если бы я предложил в неё и свои какие-нибудь материалы. Так я познакомился с человеком удивительной судьбы. Именно о нём писал профессор Александр Феодосеевич Бережной в книге «Они сражались за Родину: Универсанты в годы войны и в послевоенные годы» (Вып. 2. СПб.: Издательство С.-Петербургского университета, 1995. С. 88—89). Хотелось бы целиком привести высказывание об Аркадии Сергеевиче: «Он пришел на исторический факультет университета, закончив техникум речного и озерного флота и уже проплавав на речных судах несколько навигаций (дважды в ранге капитана). Поэтому свое участие в начавшейся войне он представлял именно на морском флоте. Попытки добиться желаемого назначения в военкомате, однако, успеха не имели. Там сказали, что вызовут, когда понадобится, и пошлют, куда будет важнее. А ждать комсомолец не мог и не хотел. Вместе с В. И. Дорофеевым (очерк о нем см. на с. 55) А. С. Миролюбов, хотя и не имевший отношения к партии, оказался в партийном комитете с заявлением с просьбой направить его на фронт. Предложили вступить в партизанский отряд. Уже 4 августа ему вручили документ: „Комиссией по отбору добровольцев в отряды особого назначения при Ленинградском государственном университете товарищ Миролюбов, Аркадий Сергеевич, зачислен в отряд особого назначения и в самом скором времени подлежит отправке из Ленинграда“ (цит. по кн.: Миролюбов А. С. 30 месяцев за линией фронта. Л., 1971. С. 8). Документ давал право передвижения по городу в любое время суток. Подписал его С. И. Максимов (очерк о нем см. на с. 83).
А. С. Миролюбов принял активное участие в первых боевых операциях отряда, но вскоре его скосила серьезная болезнь. Отряд вынужден был оставить его на попечение местных жителей. Но староста села выдал партизана фашистам. Плен, избиения, голод, издевательства… Две попытки побега закончились неудачей. Новые избиения. Но стремление бежать не пропало, и третья попытка оказалась успешной. После длительных переходов и многих дней блуждания А. С. Миролюбов нашел партизан. Активным участием в боевых операциях отряда бывший пленный завоевал доверие. В партизанском отряде его приняли в партию. В своей книге „Записки товарища Д.“ командир И. Д. Дмитриев так рассказал об этом: „Происходило это ноябрьским вечером 1943 г. На дворе разгулялась вьюга, а в политотдельской избе было тепло и светло… Миролюбов стоял перед нами (партийной комиссией. — А. Б.) тоже (все были при оружии) с автоматом на груди, рассказывал свою биографию…“ (Дмитриев И. Д. Записки товарища Д. Л., 1969. С. 377). Он говорил об университете, своем капитанском плавании и, конечно, больше всего об участии в партизанском отряде университета, о плене и своих побегах. Но именно побеги кое у кого вызывали сомнения — не рано ли принимать в партию? Но, как писал И. Д. Дмитриев, „он это заслужил вполне: на заседание комиссии пришел из нашего партизанского госпиталя; отправить его туда пришлось после операции по подрыву моста… Миролюбов был комиссаром ударной группы, действовал смело, находчиво, получил довольно серьезное ранение, третье по счету.
Узнав о решении партийной комиссии, Аркадий Сергеевич вышел из избы, по его собственным словам, не чувствуя от радости под собой ног“ (там же. С. 377—378).
После снятия блокады Ленинграда А. С. Миролюбов вместе со своей партизанской бригадой торжественно вступил в город. Затем он был направлен в Лужский райком партии. Закончив университет, А. С. Миролюбов преподавал в Технологическом институте».
Вот такой человек обратился ко мне с предложением стать участником сборника о партизанах. Конечно, я охотно согласился. Для меня это было большой честью. В основном с Аркадием Сергеевичем я общался по телефону (до сих пор хранится его номер и домашний адрес в моей старой записной книжке). Довелось мне побывать у бывшего партизана и дома на проспекте Науки. Обычная квартира. Книги. Ощущение теплоты и уюта. Это был на редкость радушный, открытый человек, настоящий ленинградский интеллигент. Он совсем не походил на неустрашимого и удалого бойца отряда особого назначения! Сейчас я не смог практически ничего найти о его мирной жизни, встретил только высказывание Леонида Борисовича Гимпельсона: «Мне доводилось общаться с Аркадием Сергеевичем в 60-х годах. Это был сдержанный, вежливый, доброжелательный человек». Ну а меня тогда с ним связывали только издательские дела, и мне даже в голову не приходила мысль о том, что довелось пережить этому израненному, но не сломленному человеку, какие страдания выпали на его долю.
В книгу, составителем которой был А. С. Миролюбов, я предложил два материала — «Без скидки на возраст», о молодом партизане Александре Бородулине (опубликован под псевдонимом Фёдор Ярцев), а также о подпорожской партизанке Марии Куккоевой. О ней было написано совсем немного, отнюдь не всё было известно о её подвиге. Но в то же время молва о ней распространялась по сёлам и весям довольно широко. К ней было какое-то особенное, можно даже сказать, трепетное отношение, что я почувствовал, общаясь с людьми. Её образ был, пожалуй, в определённой мере мифологизирован, обрёл почти сказочное, сакральное значение, на что, видимо, не в последнюю очередь повлияли обстоятельства гибели этой отважной двадцатилетней девушки: финские каратели не просто убили её, но сфотографировали труп в полусидячем положении и запретили хоронить. Её трагическая судьба вызывала не только жалость, но в Марии видели заступницу, даже её долгое бесприютное хождение по лесам с другим бойцом, Николаем Романчуком, обретало мистическое значение. Причём жизнь и подвиг Марии были совершенно лишены того грандиозного героического и религиозного пафоса, которым была наделена, скажем, Орлеанская дева, хотя есть и совпадения: в момент гибели они обе были почти одного возраста и стали жертвами подлого предательства. Орлеанская дева была канонизирована католической церковью, почитается как святая, а о Марии Куккоевой напоминает немногое даже в её родных местах. Кстати сказать, и Русская православная церковь могла бы, видимо, дать оценку юной Марии как человеку, пожертвовавшему своей жизнью за родную землю, осознанно принявшему мученическую смерть. Я слышал, что Мария во время войны была представлена к званию Героя Советского Союза, но материалы не показались достаточно убедительными, а подвиг партизанки нуждался в доказательствах. К слову сказать, финские солдаты, оккупировав Карелию, не слишком уступали в зверствах своим немецким союзникам. Некоторые свидетельства этого отражены в «Докладе о злодеяниях белофиннов на временно оккупированной территории СССР», направленном начальнику ГлавПУ РККА А. С. Щербакову его заместителем И. В. Шикиным 28 июля 1944 года (http://www.molodguard.ru/heroes6023.htm). Вряд ли в этом документе что-то придумано: не только свидетельства людей — мне тоже доводилось их выслушивать, — но и сама логика жестокой войны подтверждают объективность собранных фактов.
Удивительно, но и сегодня люди задают вопрос о том, кем была Мария Куккоева. В последнее время, увы, не то чтобы стали забывать о подвигах людей военного поколения, но как-то удалилось то время, хотя в историческом масштабе это было совсем недавно! Не без горечи я прочитал следующие строки: «Из сотого истребительного батальона, в который в первые годы войны записалась и Мария Куккоева, до победы дожили всего семь человек. Останки многих партизан так и лежат где-то в лесах Присвирья. Незаслуженно забыт и погибший с ней вместе разведчик Николай Романчук. А прах самой Марии покоится на братском кладбище Подпорожья. Над ним теперь горит негасимой памятью обо всех героях Присвирья вечный огонь. Существует и два памятных знака в честь погибшей партизанки. Один установили в Согиницах, а второй еще с прошлого века находится неподалеку от места ее гибели на Калеевой горе… Раньше туда поднимались, чтобы возложить живые цветы, ветераны, учителя и школьники, а в последние годы это место опустело…»
Очевидно, что в настоящее время общество не получает тех сведений, которые в достаточном объеме могли бы удовлетворить его информационный запрос, в частности о событиях военного периода. Героическое прошлое выпадает из духовного контекста: раньше оно возвеличивалось официальной идеологией, теперь же становится просто страницей истории. Если в советское время издавались, причём немалым тиражом, сборники публицистики — та же книга «Юность партизанская» (Л.: Лениздат, 1982. —175 с.), составителем которой был Аркадий Сергеевич Миролюбов, — то теперь подобная практика сведена на нет. Материалы публикуются бессистемно и редко содержат глубокий анализ минувшего, новые открытия и объективные факты. Исключительно живая и драматичная тема будто накрыта могильной плитой. Речь не идёт о «разоблачении» мифов войны: тогда творилось нечто страшное и хаотичное, было совершено много ошибок, далеко не всё было оценено справедливо, не вся истина установлена. Но надо понимать, что были и остаются мифы, а есть доказанные факты, которые следует изучать, сообщать о них людям. Беспамятство граничит с неблагодарностью по отношению к тем, кто защитил свою землю и свой народ. Дефицит информации порождает порой новые мифы, люди домысливают эпизоды реальных событий, возникают причудливые фантазмы.
Что касается Марии Куккоевой, то меня поразило общение людей, желающих узнать о её судьбе и подвиге. Привожу текст в той редакции, в какой он был выложен на сайте: «Фёдор Исекеев 6 янв 2009 в 20:47. Отдыхая после Нового Года в Подпорожском районе в поселке Важины, катался по окрестным селам, и в деревне Согиницы, увидел памятник, надпись на нем гласила: “Здесь, у д. Согиницы на Калеевой горе, 1.11.43, геройски погибла от рук фашистских захватчиков партизанка Мария Куккоева” Тесь говорит, что её привязали к дереву и она погибла от того, что ее загрызи комары… Не знаю, прикололся или правда, т.к. в интернете ничего по этому имение нету! Создаю в фото отдельный альбом, чтобы вы могли воочию увидеть этот памятник! Если кто что знает, пишите!!! — (Мне нравится) Баир Иринчеев 6 янв 2009 в 20:49. Это еще Ленобласть? Или уже РК? — (Мне нравится) Фёдор Исекеев 6 янв 2009 в 20:51. Лен. область. Подпорожский район. — Евгений Орлинский 6 янв 2009 в 23:45. Все может быть скорее всего сказки. Например в селе Турово Тосненского района тоже есть похожий монумент партизану зверски убитому фашистоми. так вот местные старики говорят что партизан (18 летний паренек) с отмороженными ногами приполз в деревню, они его приютили , а как пришли фашисты ,выкинули его на улицу, где фашисты его пристрелили шутки ради и пошли дальше. — (Мне нравится) Алексей Манин 13 апр 2013 в 21:18. Настоящая партизанка,с раненным бойцом заблудились после неудачного десантирования,предали местные жители(вепсы),она кстати тоже вепсарка,их окружили,они отстреливались,боец погиб,ее поймали и расстреляли,как партизанку-комсомолку. Вечная Память!»
Это пример того, как реальное событие обрастает домыслами, порой странными и несуразными. В общении этих людей проявилось и искреннее желание знать о подвиге Марии, и наивная попытка воссоздать событие, и какое-то вдруг неожиданное приближение к тому трагическому времени. Это побудило меня напомнить о подвиге девушки и повторить свою публикацию из далёкого уже 1982 года. Я не знаю, будет ли что-то ещё сказано о Марии, найдутся ли новые свидетельства её подвига, но не хотелось бы, чтобы он был забыт. Вот та публикация, которая увидела свет в сборнике «Юность партизанская»:
«До последнего дыхания. В Подпорожском краеведческом музее мне рассказали о партизанке Марии Куккоевой, показали старый снимок. Невозможно было смотреть на него без боли: враги сфотографировали убитую партизанку, прислонив её спиной к берёзовому пню. Размножив фотографию, они разослали её по концентрационным лагерям, чтобы запугать томившихся там советских людей. В одном из лагерей Марию узнала её сестра. Это она десятки лет берегла снимок и не так давно передала музею.
Меня взволновала судьба отважной партизанки. Но понадобилось длительное время для того, чтобы с полной достоверностью установить её боевой путь и обстоятельства гибели.
О начале партизанской биографии Куккоевой рассказал Владимир Иванович Соловьёв, бывший командир партизанской разведывательной группы, в которой была Мария:
— Когда началась война, в наших краях из коммунистов и комсомольцев сформировали истребительный батальон. Он должен был задержать наступавшего противника у сёл Усланка, Токари, Велнаволок и тем дать возможность эвакуировать население. На воинские подразделения мы не могли рассчитывать, их не было в районе.
В один из осенних дней батальон был поднят по тревоге и на машинах отправлен к деревне Михайловское. Там он и получил боевое крещение. В те горячие дни я не раз видел, как стойко вела себя в бою сандружинница Маша Куккоева.
Оказавшись в окружении, мы перешли на положение партизанского отряда. Сандружинница Куккоева стала одновременно и разведчицей в подчинённой мне группе. Она хорошо бросала гранаты, отлично стреляла из стрелкового оружия. Правда, Маша с трудом ходила на лыжах, но никогда не отставала от нас. Однажды, рискуя жизнью, она медицинскими ножницами перерезала провода минного заграждения и тем обеспечила отряду выход из окружения.
Многих партизан спасла Маша. Обязан Куккоевой жизнью и я. 4 марта 1942 года в одном из боёв взрывом мне оторвало ногу. Я лежал на снегу, истекая кровью. Появилась Маша. Она перевязала мне рану, потом помогла добраться до безопасного места. Больших трудов ей, совсем молодой девушке, это стоило. Меня отправили в госпиталь, а она продолжала бороться в рядах народных мстителей.
Сотрудники архива Института истории партии Ленинградского обкома КПСС помогли восстановить дальнейшую партизанскую биографию М. Куккоевой. Они нашли отчёт командира партизанского отряда Г. И. Богданова, в котором написано: „Задание — выйти на дорогу Велигощи — Вольная Горка и затем Недомысль — Ушницы с нарушением коммуникаций на этих дорогах. Отличились: пулемётчик Иванов, ком. группы Симанов, Куккоева, Романчук, Григорьев, Лопаткин, Соколов, Хрусталёв“.
Хранится в архиве и собственноручная запись Марии Куккоевой: „30 мая вечером отделение ком. Старицкого пришло с операции. Командир Богданов приказал сделать подъём в 5 часов утра, приготовить завтрак и двинуться в поход.
… Шла я позади Нади. Она была больна малярией, и я несла её мешок. Вдруг началась перестрелка, это нашу разведку встретили немцы. Заработал станковый пелемёт.
… Надя была ранена в колени обеих ног. Я дала ей два бинта. Она сказала: „Живая в плен не сдамся, останешься живой, отомсти за меня“.
… Я перевязала… раненого Романчука. Перевязала рот и голову Спиркову. В этот момент проклятый немец заметил меня и попал мне прямо в голову… Я поползла. Ползу, а кровь так и льётся и заливает мне глаза. По пути увидела труп Таси. В то время и Надя была тоже убита. Дорогие девушки, отомщу за вас…“
Ранение оказалось лёгким, и вскоре Мария была снова в строю. Она беспощадно мстила фашистам за погибших подруг. Одним из последних видел Марию бывший командир партизанской группы Иван Иванович Симанов, который ныне проживает в Павловске. Он рассказал:
„Машу я знал ещё до войны. Мы вместе работали на ГЭС „Свирь-2“. Куккоева была старшей табельщицей. Она добросовестно относилась к делу, держалась всегда скромно, однако характер имела твёрдый. То, что мы с ней оказались в одном партизанском отряде, Г. И. Богданова, меня обрадовало. Рядом с Марией и работать было хорошо, и воевать тоже. Надёжным она была человеком.
Осенью 1942 года нашу группу перебросили на Большую землю. Здесь мы должны были немного отдохнуть и затем, получив новое задание, вернуться в тыл врага.
Диверсионный отряд формировался в Алеховщине. Мы проходили подготовку на полевом аэродроме. Отряд был разделён на две группы. Одной командовал я, другой — Дмитрий Котов. Мы изучали устройство парашюта, совершали тренировочные прыжки с самолётов У-2 и ТБ-3. Задание предполагалось крайне сложное, и Марию сначала не хотели включать в отряд. Но девушка настояла, чтобы её оставили с боевыми товарищами. Так она попала в группу Котова.
Сентябрьской ночью их забросили в тыл гитлеровцев неподалёку от деревни Токари. Полчаса спустя самолёт прилетел за нами. На следующий день обе группы должны были собраться вместе. Едва мы приземлились, как услышали отдалённую перестрелку, которая вскоре стихла. Через некоторое время бойцы, посланные мною в разведку, доложили: возле болота гитлеровцы строят лежневую дорогу. Похоже, они обнаружили группу Котова. Однако ни самого Дмитрия, ни его товарищей разведчикам отыскать не удалось.
Мы должны были пробраться в Токари и взорвать вражеский склад. Но вдруг по рации получили приказ возвращаться на Большую землю. Свыше двух месяцев с боями пробивались мы к линии фронта, пока вернулись к своим. А вот из группы Котова назад не пришёл никто. Обстоятельства гибели членов группы неизвестны мне до сих пор“.
И всё же мне удалось узнать о последних днях жизни Марии Куккоевой. В архиве обнаружилась копия письма, которое партизанка написала незадолго до своей гибели. Эту копию сохранила Мария Каноева, жительница деревни Согиницы. Вот что там написано:
„… Уже 40 дней хожу по родным карельским лесам голодная и холодная, не имея приюта. Нас было шестеро… Остались вдвоём с Николаем… (Н. Романчук, давний друг Марии, погиб вместе с ней. — Б. М.).
Я — дочь Родины, я Родине верна и не изменю до последней минуты. Дорогие товарищи, если найдёте меня, дайте знать обо мне, что я была Маша Куккоева из деревни Воронье пидемского сельсовета. Вас я крепко целую“.
С помощью сотрудников Подпорожского краеведческого музея мне удалось разыскать Тамару Николаевну Громову, которая, по их словам, могла знать о судьбе Марии Куккоевой. В 1942 году ей было одиннадцать лет. Она жила в то время в Согиницах. Вот что она рассказала:
„Мы эвакуировались из Петрозаводска. Эшелон попал под сильный обстрел. Мы оказались в деревне Согиницы, куда вскоре пришли белофинны. Дом Дарьи Михайловны Васильевой, которая приняла нашу семью, стоял на отшибе. Возможно, именно поэтому ноябрьским утром сорок второго года сюда зашли двое партизан. Мы с братом Борисом как раз собирались в школу. Девушка назвалась Машей, а мужчина — дядей Колей. Одеты они были в свитеры и зелёные фуфайки. Бабушка — так звали Дарью Михайловну — накормила их, напоила молоком, собрала продуктов. Маша и Николай спрашивали дорогу на Токари. Мы с братом проводили их до ручья.
Шёл урок, когда в окно мы увидели незнакомую женщину. Она быстро бежала к штабу оккупантов, который стоял рядом со школой. Почти сразу же из него выбежали солдаты и бросились к Калеевой Горе. Эта деревня была рядом. Мы побежали следом за солдатами. У Калеевой Горы мы увидели окружённую оккупантами партизанку. Она отстреливалась из пистолета из-за высокого берёзового пня и кричала николаю: „Беги!“ Солдаты потребовали сдаться, она ответила выстрелом и ранила в ногу одного из них. Тогда её расстреляли из автомата почти в упор — пули попали в голову. Рядом лежал сражённый Романчук. Потом партизанку посадили к пеньку и сфотографировали, а хоронить строго-настрого запретили“.
Под Калеевой Горой героически провела свой последний бой с врагом двадцатилетняя комсомолка Маша Куккоева»
Like this:
Like Loading…
Related
spbspeaks.ru
Борис Мисонжников. Война и мы – Петербургский публицист
Я никогда не видел войны. Правда, я был солдатом. Не кадетом, не курсантом, а самым обычным рядовым, из тех, кого когда-то называли «серой скотинкой». Об этом сочинил стихи: «Проходит вереница дат: // я в прошлом был простой солдат — // ходил в строю и песни пел, // два года хлеб солдатский ел. // Чтобы стране спокойно жить, // кому-то надо послужить».
В армию меня отправил отец. Впрочем, по моей же просьбе: я с детства был среди военных, и некоторое время походить в форме с настоящими погонами — дело, как я считал, стоящее и явно не лишенное интереса. Так, небольшое приключение. К тому же народная мудрость гласит: раньше сядешь — раньше выйдешь. Кроме того, я, признаюсь, балдел от запаха пороха и оружейного масла. Отец рассказывал, что когда мы жили в Заполярье в начале 50-х, он приходил с аэродрома пообедать в барак, где мы ютились вчетвером — отец, мама, брат Женя и я — в крохотной комнатушке с фанерными стенами, единственное окно которой выходило точь-в-точь на уличный коммунальный сортир. Я, малолетний шкет, встречал отца радостным гиком и прыганьем в кроватке. Игрушку он мне тут же предлагал простецкую. Видимо, как и многие другие военные в подобной ситуации: из кобуры извлекал пистолет ТТ, вынимал обойму с патронами, и оружие оказывалось в моих руках. На некоторое время тишина была обеспечена. Так что ощущения, связанные с оружием, запечатлелись в моей исторической памяти.
Отец был человеком жизнелюбивым и весёлым. Увлекающимся. Можно сказать, безалаберным. Для семьи это не очень хорошо, и приличная зарплата советского офицера тратилась большей частью легкомысленно, а мама не без успеха помогала транжирить деньги. Так мы и жили. Ни о каких вкладах или накоплениях даже и речи не было. Помню весёлые застолья, поездки родителей на курорты — это уже в шестидесятые годы, когда жить стали получше — а за нами в их отсутствие присматривали дедушка и бабушка, которые приезжали из Ленинграда в очередной гарнизон.
Отец был в армии с 1941 года. Думаю, эта дата о чём-то говорит. Война для него, как мне кажется, была каким-то чудовищным недоразумением, фатальной помехой, потому что он был создан скорее для бесшабашной и весёлой мирной жизни. В юности он и не думал об авиации, которая потом стала его судьбой. Он полюбил и прекрасно знал самолёты, гордился тем, что служит именно в военно-воздушных силах. Человек мирный, он всю жизнь проходил в форме — сначала в летной офицерской, а потом в форме гражданской авиации. О драматизме войны он практически не рассказывал. Пожалуй, я помню два приведённых им эпизода, которые на меня произвели большое впечатление: первый — на завтраке офицеры сидели за столом полными рядами, а в обед уже оставались свободные места (каждый день кто-то не возвращался из боя), второй — «мессершмитты» внезапно атаковывали аэродром, и наши ЛаГГ-3, которые к тому же сильно уступали противнику по летным данным, не успевали подняться в воздух, и тогда советские лётчики с земли вступали в дуэль с шедшими на бреющем полёте немецкими асами, расстреливали друг друга лоб в лоб. Однажды по аэродрому провели сбитого немецкого пилота — так впервые отец увидел врага не через прицел пулемёта.
Я, к сожалению, не очень представляю себе, за что отец получил ордена, медаль «За боевые заслуги» и другие медали. У него было много наград. Теперь он уже ничего не расскажет, и бесполезно укорять себя за то, что был столь нелюбопытен и не расспросил отца о его ратных подвигах. А сам он иногда рассказывал лишь о каких-то «забавных», на его взгляд, ситуациях. Так, однажды, когда выдался свободный часок, прилег вздремнуть в высокую траву неподалёку от взлетной полосы. Как только поднялся и сделал несколько шагов, на месте отдыха раздался взрыв. Тут же стоял бледный солдат-казах, который решил убрать территорию и перебрасывал ближе к полосе всякие железки, одной из которых оказалась немецкая «мина-лягушка», или шпрингмина, то есть «прыгающая», которые противник разбрасывал с самолётов. Или другой случай. Украинская летняя ночь. Отец задержался на аэродроме, а идти в деревню, где в хатах квартировали офицеры, надо было через лес, в котором промышляли бандеровцы. Днём — обычные крестьяне, а ночью — кровожадные убийцы. Молодой офицер, которому и было-то всего чуть больше двадцати лет, решил рискнуть и… напоролся в лесу на троих бандитов, которые даже винтовки не стали снимать, будучи уверенными, что добыча уже никуда не денется. На размышление была секунда. Отец знал, что ночью через лес проходит наш патруль, и рванул вперёд — повезёт так повезёт. Патруль шёл навстречу, что и спасло офицера. Короткое боестолкновение завершилось ничем. Бандеровцы растворились в ночном лесу.
Во время войны отец курил, и табак ему присылали в… книгах, в которых аккуратно вырезали середину книжного блока. Туда и насыпали табак. Хотелось бы надеяться, что это были не очень хорошие книги. После войны в Заполярье, когда появились уже мы с братом, мама выпроваживала курильщика на лютый мороз, и понемногу его страсть к курению сошла на нет — кто же захочет морозиться из-за каждой папиросы. Моё курение он пресёк словами: сто граммов выпей, а вот курить не смей! Этой мудрой заповеди я и следую. Сам отец уже никогда не курил, разве что несколько раз в моменты самых отчаянных застолий. Выпивал он, как и многие офицеры, крепко, но я ни разу не видел его пьяным. Ни разу! Водка или разведённый спирт на лимонных корочках — коронный продукт мамы, которая во всём была настоящей офицерской женой.
Мама родилась в 1925 году и значительную часть жизни провела в коммунальной квартире, в большой комнате с эркером, одно из трех окон которого выходило прямо на церковь апостола Матфия и Покрова Пресвятой Богородицы. По документальному свидетельству, эта церковь когда-то была любимым местом святой Ксении Петербургской. Вероятно, именно там маму крестили и нарекли православным и греческим именем «Муза». Я не знаю, почему Борис Федорович и Мария Ивановна Ярцевы, мои дорогие и незабвенные дедушка и бабушка, выбрали для единственной дочери столь редкое имя. Насколько помню, она его не очень любила, а я порой тоже испытывал некоторую неловкость. Но сейчас я смотрю на мамину икону «Блаженная Муза Римляныня» и сопереживаю чудесную историю маминой святой, которая была родом римлянка, жила в V веке и отличалась особенным благонравием и чистотой души. Однажды ей в сонном видении явилась Богоматерь, окруженная сонмом прекрасных девиц, и спросила ее: «Хочешь ли ты жить с этими отроковицами?» Святая Муза отвечала: «Хочу». «В тридцатый день Я приду к тебе, и ты будешь с нами», — сказала Матерь Божия. В двадцатый день после этого святая Муза заболела, а в тридцатый, сподобившись нового видения Богоматери, оставила землю. Так повествуют о Музе Жития Святых. И моя мама оставила землю, и я надеюсь, что она заслужила общество милых подруг в мире ином.
Когда маме было семь лет, она услышала жутко прогремевший взрыв. Она помнила его до конца дней своих. Так была уничтожена церковь апостола Матфия и Покрова Пресвятой Богородицы, единственная в России и в мире православная церковь, посвященная святому апостолу Матфию. В детстве значительную часть времени я проводил в Матвеевском садике, не задумываясь о том, что холм, расположенный посередине, это погребенный под слоем земли фундамент той самой церкви.
Разъезжая по гарнизонам, мы снова и снова возвращались в эту комнату на Кронверкской улице и окончательно покинули ее, когда я уже собирался идти служить в армию. Сейчас, когда я прихожу на это святое место, слезы наворачиваются на глаза. Я вспоминаю прежде всего своих родных, а также других людей, которые жили в нашем доме. Самых простых и знаменитых. Вот утром я иду в школу, а из подъезда выходит и садится в черную «волгу» известный поэт Александр Прокофьев, в то время председатель Ленинградского отделения Союза писателей СССР. Вот из нашего двора на черном «зиме» выезжает дважды герой Советского Союза генерал Петр Афанасьевич Покрышев. Он в светлом летнем костюме, правая рука лежит на руле, а локоть левой — на дверце, окно которой опущено. В лучах солнца горят две звезды героя. Позже за его сына Евгения, который дружил с моим братом, вышла замуж моя двоюродная сестра Наталья. Ее уже нет в живых, а ее сына зовут тоже Петр Покрышев.
Но я хочу продолжить свой рассказ об оце. Он всегда притягивал к себе людей. Просто людей. Потому что искренне любил их, и люди это понимали и чувствовали. Если он оказывался в каком-нибудь коллективе, у него там сразу заводились приятели, причем всегда это были очень хорошие люди. Как он их находил, я не знаю. Но это были действительно достойные личности. Так, когда он был уже преклонных лет, в доме отдыха познакомился с молодым подполковником, летчиком-истребителем и объявил, что этот замечательный парень обязательно должен побывать у нас в гостях. Подполковник был моложе меня, поначалу стеснялся, а потом, после очередной рюмки, более или менее освоился, стал рассказывать о своей башкирской деревеньке, откуда был родом. Обратив внимание на иконы, которые были у нас, перешел на религиозную тему. Меня изумили его познания в религиозных догматах. Молодой башкир говорил о Пятикнижии пророка Моисея, о том, что в Коране подробно повествуется о жизни этого пророка, о том, что Авраам, которого именуют халил Аллах, то есть друг Бога, занимает особое место в исламе, а пророк Мухаммед возрождал именно религию Авраама. Она ведь, эта религия, явилась источником трех богооткровенных религий, а именно иудаизма, христианства и ислама, и то, что между представителями этих авраамических верований возникает противостояние, противно заповеди и воле Божией. Причина этого — элементарная непросвещенность и равнодушие к собственной религии, использовать которую в корыстных целях и в агрессивных формах — кощунственно. Я никогда не задумывался над этими проблемами, и речь гостя меня не просто заинтересовала, но заставила почувствовать явные пробелы моего образования, я ощущал себя невеждой и не был способен поддержать разговор, а отец сиял от восторга и всем своим видом давал понять: я же вам говорил, что это умнейший парень. Потом, как водится, перешли на авиацию, и тут я узнал, что наш скромный и довольно щуплый гость — летчик-перехватчик первого класса. Настоящий ас. Кажется, это было в последний год существования советской власти.
Или другой случай. Отец несколько дней пролежал в госпитале ветеранов войны, где ему сделали не слишком сложную операцию. Когда я приехал забирать его домой, застал в палате с двумя такими же пожилыми людьми, которые были погружены в свой разговор, конечно же, о войне. Я не особо прислушивался к тому, о чем они говорили, да и понять по отдельным фразам содержание беседы было довольно сложно. Я уложил вещи отца в сумку и пошел к машине. Была прекрасная летняя погода, можно было бы и подождать несколько минут, но я, как всегда, спешил и, сидя уже за рулем, нетерпеливо посигналил. Наконец, отец вышел на улицу, и его сопровождал один из собеседников. Это был человек приблизительно такого же возраста, как и отец, совершенно пролетарского вида, в больничной одежде. Вряд ли это был отставной офицер. Ну, может быть, ефрейтор или сержант. Офицеров я научился распознавать по их взгляду, командирскому голосу, даже по осанке, что у человека остается на всю жизнь. Ветераны медленно подошли к машине, постояли еще две-три минуты, а потом, прощаясь, обнялись, и меня совершенно потрясло то, с какой необыкновенной теплотой собеседник отца произнес: «Ну, Яков, будь здоров, держись, дорогой!» Я понял, что этих особых людей, фронтовиков, связывает то, что другим не понять и не увидеть. Они мгновенно узнают друг друга по скрытому сакральному коду, который невозможно подделать или подменить. И тянутся друг к другу. Когда мы отъехали, я спросил: «Это что, твой знакомый?» — «Да нет, здесь познакомились, — ответил отец. — Замечательный человек!»
Отец никогда не занимался спортом. Разве что неплохо играл в шахматы, составляя таблицы турниров, и я постоянно слышал фамилии — Ботвинник, Смыслов, Таль, Петросян, Спасский… А еще отец отлично стрелял из пистолета, но это уже по долгу службы кадрового офицера. Лишь на закате жизни, когда его всерьез прихватил радикулит, он стал делать какие-то гимнастические упражнения. Когда он стал уже явно сдавать, а мама совсем ослепла и не могла выходить из дома, я навещал их едва ли не каждый день: что-то делал по хозяйству, ходил с отцом в присутственные места или за покупками. В магазине я шел за ним следом и катил тележку, а он складывал в нее продукты. Не было случая, чтобы, расплачиваясь, отец не пошутил бы галантно с молодыми кассиршами.
Он все реже выходил из дома, освоив полуразвалившееся кресло. Сидя в нем, постоянно читал газеты и виртуозно разгадывал кроссворды. Был конец 90-х и начало 2000-х годов, и наше государство как-то на удивление быстро и легко сдавало позиции. Глядя на ухоженных и проживающих в комфортных условиях ветеранов вермахта, которых иногда показывали по телевизору, нельзя было не задать горького вопроса: кто же победил в этой страшной войне? Отец, ее участник, и мама, которая официально имела статус ветерана войны, последние годы жили едва ли не в нищете. Брат очень тяжело болел и не был в состоянии чем-либо помочь. Я, как мог, старался обеспечить их достойное существование. Помню едва ли не последний выход отца из дома. Я привез его на службу в удивительную по красоте церковь во имя Крестителя и Предтечи Господня Иоанна (Чесменскую), неподалеку от которой жили мои родители. Я видел, что отцу здесь спокойно и хорошо. А когда уже возвращались домой, он сказал: «Какой замечательный здесь священник! Были бы все такими…»
После этой поездки он практически уже не выходил из дома, понемногу с кресла перебрался на кровать, с которой вставал реже и реже. У изголовья его все время находилась когда-то подаренная мамой икона Святого Апостола Иакова, который был сыном Иосифа Обручника от его первой жены и потому в Евангелии называется братом Господним. Согласно преданию, Господь Иисус Христос явился ему после Своего воскресения и поставил его епископом Иерусалимской церкви. Отец, понимая, что уже уходит, почти не разговаривал, лежал, погруженный в свои мысли, и однажды я спросил его: «Папа, о чем ты думаешь?» — «О любви», — ответил он. Отпевали отца в маленькой церкви святого Апостола и Евангелиста Иоанна Богослова на Богословском кладбище. В гробу отец лежал в форме полковника военно-воздушных сил, которая в течение многих последних лет висела в шкафу. Мама велела похоронить его в форме, поскольку он большую часть жизни проходил в ней. Последование мертвенное мирских тел — так правильно называется обряд отпевания. Раньше я этого не знал. Напутствовал отца в загробную жизнь священник, который, как оказалось, и сам — бывший полковник, даже военно-воздушную академию окончил ту же самую, что и отец. Только уже, конечно, значительно позже, в мирное время. Через год этот же священник отпевал мою маму, а немного позже — и брата.
У нас была довольно большая семья, если считать и многих близких родственников. Война прошла по ней тяжелым стальным катком, и в нашем «Бессмертном полку» — люди разной судьбы, порой по-настоящему страшной. Это и дядя Юра — двоюродный брат мамы Юрий Алексеевич Бакланов, который совсем юным ушел на фронт, попал в плен и в концлагере находился в Норвегии, а там его эсэсовцы живым закапывали в песок, а потом откапывали — просто ради забавы. Дядю Юру я хорошо помню, он нередко приезжал в Ленинград, постоянно проживать в нашем городе ему было запрещено как бывшему военнопленному. Это и мои дорогие дядя Ваня и тетя Юля — Иван Яковлевич и Юлия Федоровна Орловы, у которых в детстве я провел много времени в поселке Вырица. Юлия Федоровна — сестра моего дедушки. В начале войны под Волховом геройски погиб их единственный сын Игорь. Орловы всю блокаду провели в Ленинграде, и дядя Ваня за героический труд был награжден орденом Ленина. В блокаду погибла моя прабабушка, которая, умирая, говорила: «Дайте мне ложечку манной каши, и я останусь жива». Увы, дать ей было нечего. Она покоится на Серафимовском кладбище в братской могиле. Прабабушка была немкой, урожденной Аделе Матильде Юргенс. В 1895 году она вышла замуж за моего прадеда Ивана Васильевич Савинова и всю взрослую жизнь прожила в Петербурге-Ленинграде. В наш «Бессмертный полк» я обязательно включил бы двоюродного брата мамы дядю Сёму — полковника Семена Георгиевича Ярцева, врача, который спас многих людей и с войны вернулся с бессчетным количеством орденов и медалей. И другого дядю Сёму — Семёна Ерицяна, замуж за которого уже после войны вышла сестра отца. С фронта он вернулся без руки. Оба дяди Сёмы были на редкость обаятельные и добрые люди. Включил бы и мать отца — бабушку Веру, великую и скромную труженицу, которая, когда немцы были уже в черте города, демонстративно вступила в ВКП (б). Я, наверное, кого-то забыл, потому что семья, действительно, была очень большая: у бабушки было восемь братьев и сестер, а у дедушки — восемнадцать. В наш «Бессмертный полк» я также включил бы деда моей жены Дмитрия Алексеевича Бойцова, причиной кончины которого в документе от 1942 года значится «дистрофия». И второго деда — Ивана Федоровича Малышева, который рядовым погиб в бою под Старой Руссой в 1941 году.
Но победили мы! И Победа наша! Но какой ценой! Я порой думаю об ответственности и наказании тех, кто развязал эту чудовищную войну. Это далеко не только нацистские выродки — солдафоны и палачи, показательный процесс над которыми известен как Нюрнбергский. Прежде всего это те, кто вел изощренную и коварную политическую игру. Уже в начале 20-х годов представители лондонских деловых кругов приманивали германских лидеров: Гуго Стиннес и Вальтер Ратенау посещали Лондон с целью переговоров о поддержке немецкого капитала. Сам Уинстон Черчилль признавался в том, что германские новые и восстановленные предприятия появились благодаря американским и английским займам и с самого начала предназначались для скорейшего перевода на военное производство. Это потом представители американского и британского истеблишмента поняли, что дело пошло не так, как ожидали, и бесноватый ефрейтор, который поначалу казался им совсем не опасным пугалом, превратился в свирепого монстра и вот-вот доберется до них самих. К сожалению, история не учит тех, кто ради своих корыстных имперских интересов готов жертвовать жизнями людей, ломать их судьбы. Те, кто давал деньги нацистам, поощряли их и подталкивали к агрессии, совершили акт преступления против человечности. Об этом надо говорить прямо. Без поддержки финансовых кругов не может развиваться никакое политическое движение, и существует масса документальных свидетельств того, что именно американский и британский капитал сыграл в возникновении германского нацизма решающую роль. Приведем цитату из работы Юрия Рубцова «Кредит на Мировую войну Гитлер взял у Америки»: «4 января 1932 г. состоялась встреча крупнейшего английского финансиста М. Нормана с А. Гитлером и фон Папеном, на которой было заключено тайное соглашение о финансировании НСДАП (Национал-социалистическая немецкая рабочая партия. — Б. М.). На этой встрече присутствовали также и американские политики братья Даллесы, о чём не любят упоминать их биографы. А 14 января 1933 г. состоялась встреча Гитлера со Шрёдером, Папеном и Кеплером, где программа Гитлера была полностью одобрена. Именно здесь был окончательно решён вопрос о передаче власти нацистам, и 30 января Гитлер становится рейхсканцлером». Проникновение американского капитала на европейский рынок состоялось, и «в финансовые жилы Германии неудержимым потоком хлынула американская кровь» (http://svpressa.ru/war/article/13438/).
Последствия войны глубоки и, может быть, не до конца еще осознаны. Есть те, кто хочет специально вытравить их из памяти народной, кто говорит, что сожженные деревни и разрушенные города — миф, что не было миллионов солдатских потерь (а ведь только русских воинов полегло на полях сражений 5 миллионов 756 тысяч), не было столь массового уничтожения мирного населения, не было никакого Холокоста, а Европу освобождали вообще не советские солдаты, а американские и британские. В прошлом году меня шокировал и оскорбил отказ большинства лидеров иностранных государств принять участие в праздновании 70-й годовщины победы над фашистской Германией. Да, могут быть трения, обиды, не совпадения позиций, но есть вещи очевидные, отвергать которые безнравственно. Нельзя не сказать и о том, что оккупированная нацистами территория была подвергнута тотальному ограблению. По свидетельству Г. Б. Поляка, оккупанты разрушили 31 850 промышленных предприятий, где до войны трудились около 4 млн рабочих, 65 тыс. км железнодорожной колеи, 4 100 железнодорожных станций. Ущерб был причинен сельскому хозяйству. Разорено и разграблено 98 тыс. колхозов, 1 876 совхозов, 2 890 машинно-тракторных станций. Были разграблены и уничтожены сотни тысяч социально-культурных и коммунально-бытовых учреждений и предприятий.
В результате военных действий, разграбления и уничтожения фашистами имущества Советский Союз потерял около 30% национального богатства (http://statehistory.ru/1617/Ekonomika-i-finansy-SSSR-v-gody-Velikoy-Otechestvennoy-voyny/). Результаты войны тяжелым бременем лежат и на жизни последующих поколений. И долго еще этим результатам суждено сказываться.
Like this:
Like Loading…
Related
spbspeaks.ru
Ярослав Мисонжников: «Salone Sattelite это уникальный шанс заявить о себе»
В 2017 году ежегодной выставке молодых талантов Salone Sattelite – 20 лет. Для юбилейной экспозиции бессменный куратор Марва Гриффин и приглашенный куратор Беппе Финесси отобрали из 20 000 работ молодых дизайнеров несколько сотен лучших. Стол «Зевака» питерского дизайнера Ярослава Мисонжникова прошел кураторский отбор. В Fabbrica del Vapore в Милане он будет представлен наравне с работами таких звезд мирового дизайна как Оки Сато, Матали Крассе, Себастьян Вронг и Ника Зупанц. В преддверии Salone del Mobile мы поговорили с Ярославом о роли дизайнерских выставок в судьбе молодых талантов и стажировке за границей – получилось практически руководство к действию, студентам факультетов дизайна на заметку.
Расскажи, как появился отобранный для юбилейной экспозиции Salone Sattelite «Зевака». Что представляет собой этот стол?
Впервые «Зеваку» я показал в 2012 году на Salone Sattelite в Москве – я делал его совместно с питерской Галереей дизайна/bulthaup специально к выставке. В Москве стол занял второе место, и я получил возможность представить его в Милане. Годом раньше, в 2011 году, я окончил университет и, как вчерашний студент, хорошо представлял, чего больше всего не хватает во время учебы – возможности поспать. Отсюда появилась идея сделать стол, который можно было бы использовать в том числе и для сна – получился такой многофункциональный предмет и для учебы, и для отдыха.
У стола есть раскрывающиеся створки, под которыми – прокладка из латекса: можно уронить голову и немного вздремнуть. Кроме того, я заметил (да и это не секрет), что под каждой партой в университетах обычно наклеены множество жвачек. Почему студент лепит их туда? Конечно, отчасти это вопрос воспитания, но, вместе с тем, причина еще и в том, что выбросить жвачку просто некуда. У «Зеваки» часть столешницы снизу покрыта керамической плиткой – оторвать использованную жевательную резинку от нее гораздо проще, чем от дерева. Кроме того, у стола есть и много других полезных функций, которые должны сделать жизнь студента проще. Это и подставка под чашку, и держатель для проводов, и удобная вешалка для сумки: на нее можно повесить и сумку, и рюкзак. В целом, получился, с одной стороны, очень многофункциональный, а с другой, игровой и не очень серьезный продукт.
ZEVAKA, 2012
Ты наверняка знаком с работами француженки Матали Крассе. Она тоже будет представлена на юбилейной выставке и известна как раз игровыми проектами про работу и отдых. Как думаешь, есть какая-то закономерность в том, что и у тебя, и у нее взяли проекты такого рода?
Может быть, свою роль здесь сыграл приглашенный куратор выставки Беппе Финесси. Я помню его еще с выставки в 2013 году в Милане – он и тогда мой стол оценил. Вообще, все предметы были отобраны на усмотрение кураторов, и я не думаю, что речь здесь идет о каком-то глобальном тренде, скорее, этим конкретным людям игровое направление в дизайне близко.
То есть никакой закономерности в том, какие предметы обычно попадают на выставку, нет?
Все предметы очень разные. Иногда это не очень интересные, даже скучные внешне вещи, но с интересным функционалом, а иногда, напротив, – штучные, очень сложные в производстве предметы. Думаю, их специально отбирают таким образом, чтобы сохранялся баланс между функциональностью и эстетикой, и все предметы были максимально разнообразными.
Как проходит московский этап Salone Sattelite?
Отборочный тур в Москве – это для молодого дизайнера уникальная возможность попасть на выставку в Милан. Вместе с тем, это довольно необычная история: я не слышал, чтобы отборочные этапы Salone Sattelite проходили где-то еще. Принять участие в московской выставке могут не только русские дизайнеры, но и молодые таланты из Прибалтики и СНГ. Конкуренция большая, и особенно ярко уже который год выступают представители Латвии и Литвы – у них очень хорошая школа дизайна. Победители московской сессии получают возможность представлять свою страну в Милане. Так было и со мной в 2012 году, когда мой стол «Зевака» занял второе место. На Salone Sattelite в Милане победителям отводят свой стенд: там ты представляешь свои работы.
Для молодого дизайнера это, повторюсь, очень хорошая возможность заявить о себе. Конечно, принять участие в выставке можно и самостоятельно, но аренда стенда стоит порядка двух тысяч евро – для России деньги ощутимые. С другой стороны, если платишь деньги, то есть стимул работать на то, чтобы продвигать свой продукт на стенде. Вообще, говорить людям о своем продукте очень важно: часто человек не может уловить сразу все преимущества предмета, ему нужно о них рассказывать. Я знаю это по своему опыту: когда люди смотрели на «Зеваку», они не сразу понимали, в чем его особенность, но когда я начинал рассказывать и, главное, показывать, – проявляли любопытство и заинтересованность.
Какую роль участие в выставках играет в жизни молодого дизайнера?
Начать стоит с того, что Salone Sattelite – самая крупная выставка, направленная на продвижение молодых дизайнеров. Сейчас в мире, вроде бы, появляются аналоги, но ничего крупнее и экспертнее пока не придумали. Конечно, показать себя здесь – это большая удача. Сейчас, когда в нашу жизнь прочно вошел интернет, участие в выставках для дизайнера играет скорее статусную роль, но еще недавно это был, по сути, единственный способ довести свою идею до производства и прессы. Сегодня дизайнеры рассылают свои проекты фабрикам напрямую, но когда-то все действовали по другой схеме. Ты сначала выставлял свой продукт в единичном экземпляре, а потом производители, которым он понравился, предлагали запустить его в серийное производство. Несмотря на то, что сейчас многое изменилось, выставки, в частности Salone Sattelite, это все еще хороший способ показать себя. Я знаю немало примеров, когда молодых дизайнеров замечали именно там.
Процесс создания предметов коллекции KATERINA, 2015
В чем разница подхода дизайнера к проектированию массового и лимитированного продукта?
Мне кажется, это скорее вопрос позиционирования. Важно, какие задачи ты перед собой ставишь и на кого ориентируешься. По большому счету, любой лимитированный продукт можно запустить в серийное производство; конечно, при условии, что он достаточно прост в изготовлении, ведь если технология производства уникальна и очень трудозатратна, изготавливать предмет большим количеством копий будет сложно. Кроме того, иногда дизайнеры идут другим путем: вместо того, чтобы развивать серийное производство, они намеренно выпускают предмет в единственном экземпляре. Тогда он становится уже скорее предметом искусства. Такая практика существует, например, в Голландии, где дизайнерское бюро может выпустить всего один стул и продать его, скажем, за тысячу евро. Другой вопрос в том, что это совсем не российская история. С одной стороны, у нас не так много дизайнеров, которые могли бы выпускать такие предметы искусства, с другой, – спроса на стулья по тысяче евро тоже нет – рынок еще не готов.
Кстати о Голландии. Я знаю, ты проходил стажировку в дизайнерском бюро в Эйндховене. Как это получилось?
На последнем курсе магистратуры СПбГУ я начал понимать, что мне не хватает западного опыта обучения. В европейских университетах, где преподают дизайн, студент старших курсов обязан пройти стажировку, которая длится три или шесть месяцев в практикующей студии. В большинстве случаев платить вам ничего не будут, но взамен вы получите огромный опыт работы в профессиональной студии, а, если повезет, то и поучаствуете в разработке продуктов для серийного производства. Зная о стажировках такого рода, я сразу решил, что именно это самый подходящий вариант. Для себя я выбрал студию дизайна Кики ван Эйк и Йоста ван Блейсвийка. Это профессионалы с мировым именем, которые работают с Hermes, Swarovski, Moooi, Skitsch. Для меня это была, в первую очередь, прекрасная возможность поработать на производстве. Кики и Йост – одни из немногих голландских авторов, кто создает не только штучные дизайн-объекты, но и работают с крупными фабриками, которые производят продукт тысячными тиражами. Я хотел задержаться там на полгода, но из-за проблем с визой получилось только на три месяца, что в общем-то тоже здорово.
KATERINA, 2015
Возвращаясь к вопросу массового производства, как часто твои изначально штучные продукты затем выпускали серийно?
Один из примеров – мой проект в сотрудничестве с фабрикой вологодского кружева «Снежинка», который мы реализовали под эгидой русского AD. Это деревянные и декорированные кружевами веер, гребень и зеркальце «Катерина». Работа была сложной, но в конечном итоге все удалось. После того, как предметы были впервые представлены публике, нам поступил заказ на небольшой тираж. Но это авторский проект, где я выступаю скорее как художник. Помимо этого у меня есть и коммерческие заказы, где все проще: дизайнер работает согласно четкому техзаданию, прописанному в брифе.
Над чем ты сейчас работаешь?
Я готовлю сразу несколько проектов, которые надеюсь показать недели через две. По секрету скажу, что это будут светильник и зеркало, которые я впервые буду выпускать не под фабричным, а уже под собственным брендом.
design-mate.ru
дизайнер Ярослав Мисонжников о стажировке в Эйндховене — HomeGuide.ru
Фото: архивы Ярослава Мисонжникова
Фото: архивы Ярослава Мисонжникова
 | Ярослав МисонжниковПредметный дизайнер, редактор портала tutdesign.ru |
Срок стажировки: три месяца
Обязанности: участие в работе над проектами
«Самым сложным в подготовке оказался вопрос с визой. Частные студии не могут сделать вам учебное приглашение — в их компетенции либо оформить рабочую визу (что очень проблематично для российских граждан, да и не каждый дизайнер на это готов), либо выслать приглашение на три месяца, как сделали Кики и Йост.
 | Кики ван Эйк и Йост ван Блейсвик работают с Hermes, Swarovski, Moooi, Skitsch, Bernhardt. Их объекты выставляются в нью-йоркской галерее Moss и крупнейших музеях мира, к тому же продаются на аукционе Sotheby’s. |
Компания Кики и Йоста небольшая, и в ней параллельно ведут несколько проектов. На постоянной основе здесь работают только сами дизайнеры и мастер, который делает объекты. Еще шесть человек приходит два раза в неделю для работы с документацией, сайтом или в мастерской. В большинстве своем это молодые практикующие дизайнеры. Плюс несколько стажеров.
Все сотрудники приходят в 8.45. Сначала пьют чай и обсуждают рабочие вопросы, которые чаще всего переходят на личные темы: какие планы на вечер или кто с кем начал встречаться. До полудня все работают, потом обедают, при хорошей погоде, на улице. В 15.30 перерыв на чай, а в 17.45 рабочий день заканчивается.
В студии очень комфортная, почти домашняя обстановка. Каждый выполняет поставле
homeguide.ru
Мисонжников Б.Я., Тепляшина А.Н. Журналистика: введение в специальность [PDF]
СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2012. — 215 с. — ISBN 978-5-8465-1168-2.Учебная дисциплина «Введение в специальность» имеет преимущественно теоретико-методологический характер, однако в то же время многие проблемы в пособии рассматриваются в сугубо практической плоскости. Цель курса — изучить журналистику как сферу профессиональной деятельности. Студенты овладевают базовой информацией о современном этапе развития массмедиа, им прививается осознание положения и роли журналистской профессиональной деятельности в самых современных социокультурных практиках.Пособие рассчитано на студентов, обучающихся по направлению «Журналистика».Предисловие.
Журналистика как социальный институт.
Гуманитарные, духовные и социально-профессиональные основания журналистики.
Практическая, теоретическая и образовательная составляющие журналистики.
Первые прообразы газеты.
Категории гласности, плюрализма мнений и свободы массмедиа.
Журналистика — область гражданской ответственности.
Профессиональные аспекты журналистской деятельности.
Журналистика как профессия.
Журналистика и система профессиональной ориентации.
Журналистское образование как область профессиональной подготовки кадров.
Журналистская профессиограмма.
Специализация журналистской профессиональной деятельности.
Специализация, обусловленная характером творческой деятельности журналиста.
Специализация журналиста по тематическому направлению.
Журналистика как система.
К определению понятия системы.
Дихотомия журналистики как системы — теория и практика.
Журналистский текст как система.
Типологическая система журналистики.
Взаимодействие журналистики с другими институтами коммуникационной профессиональной деятельности.
Функции журналистики.
Взаимосвязь журналистики, рекламы, PR.
Взаимодействие СМК с аудиторией.
Информационные ресурсы журналистской профессии.
Журналист в информационном обществе.
Культура информационного общества.
Ориентация журналиста в информационной среде.
Новость в качественной прессе.
Адаптация к профессии в рамках образовательного процесса.
Профессиональный статус журналиста.
Компетенции журналиста.
Аспекты сетевой культуры журналиста.
Характеристики сетевых СМИ.
Сетевые медиаформы.
Новые информационные технологии и их правовое обеспечение.
Современные массмедиа и глобализационные процессы.
Глобализация информационных потоков.
Медиарынок в условиях глобализации.
Интеграция и конвергенция.
Использованная литература.
Рекомендованная литература.
www.twirpx.com